ДЕДУШКИНЫ «СКАЗКИ»

В общении с Богом живу постоянно и вижу Его ежедневно в мелочах. Но с «великими» чудесами дела обстояли иначе.
Однажды, примерно в 2005 году, в новогодние праздники собралось нас около пятнадцати человек молодёжи у моего дедушки в Заокском. Ночь бдения. Мой дедушка, Алексей Антонович Сытник, всю ночь делился с нами своим пережитым опытом с Богом.
Как-то раз он спешил на поезд, чтобы добраться в один посёлок на благовестие. Дедушка опаздывал. До станции километра два-три. Торопится. Явно не успевает. Добегает до станции и видит, что поезд уже набирает ход. Он поднимает руку, чтобы остановить поезд. Вдруг – искры из-под колёс, некоторые люди попадали с полок, проводники выглядывают из вагонов, спрашивают, что случилось, почему поезд остановился?.. В итоге, дедушке выпала возможность засвидетельствовать попутчикам, как Бог велик и что Он может и поезд остановить, если это будет важно!
Дедушка успел к назначенному времени в нужное место, и люди смогли и там услышать Благую Весть.
Всю ночь он нам рассказывал подобные истории. Время летело незаметно. Наступило утро. Надо было разъезжаться по домам, и мы начали понимать, что тоже начинаем опаздывать на свою электричку. Народ был из разных мест: Москва, Тверь, Питер. И если мы не успеем на первую электричку, то, соответственно, и на свои поезда! Оставалось двенадцать минут до отправления электрички. Идти минут пятнадцать. Дедушка пошёл нас провожать.
Тут кто-то с ухмылкой и говорит: «Ну что, дедушка, ты всю ночь нам рассказывал про чудеса. Может, попросишь сейчас Бога, чтобы мы успели на электричку?» Дедушка обвёл нас всех взглядом и долго помолился, как могут только пожилые люди: обстоятельно и детально о каждом. Самые нетерпеливые стали роптать, т.к. мы все итак сильно опаздывали. Ситуация не из приятных! В общем, после молитвы пришлось уже просто бежать.
Еле добегаем до станции. Видим свою электричку. «Ну, – думаю, – вот оно чудо! Успели-таки!» Бежим из последних сил. Остаётся метров пятьдесят – и тут самое печальное: двери закрываются, и электричка трогается.
Смесь чувств: досада, разочарование, «размозжение» веры и прочее. Мы кричим, машем в отчаянии… Электричка отъезжает метров пятьдесят-семьдесят от платформы и – останавливается! Из кабины выглядывает машинист, машет рукой и кричит: «Ребята, заходите через мою кабину!» Фантастика! Бежим, залезаем через кабину машиниста, благодарим… Эмоции зашкаливают!
Бог реален! И у Него определённое чувство юмора.

“Бог с моей улицы. Истории из жизни: Все написано так, как было”
2019, Издательство Никея

ПУГОВИЦА

Точно знаю, когда это случилось: 31 мая 2010.
Я тогда училась в университете. Мне было двадцать один. И обычно раз или два в неделю я заходила в банк после занятий, чтобы снять деньги или проверить баланс на карте. В тот день я, как обычно, должна была туда идти, но почему-то спросила подругу, не надо ли и ей в ту же сторону. Она сказала, то нет, но сходит за компанию.
После занятий мы вышли из здания университета – и тут у неё резко отрывается пуговица на джинсах. Она жила через дорогу от университета в общежитии. Подруга попросила зайти к ней, чтобы переодеться. Я нехотя согласилась. Путь в общежитие, переодевание и обратная дорога заняли минут двадцать, после чего мы, наконец, пришли в банк… Но только туда мы уже не попали: минут за пятнадцать до нашего прихода этот банк расстреляли. Бандиты убили двух инкассаторов, забрав у них сумку с деньгами. А позже в новостях сообщили, что была ранена ещё одна девушка.
Это всё было странно и страшно. Для кого-то этот день оказался последним, а моя продолжается. И у меня нет ответа на вопрос: «Почему?» Я вот живу, занимаюсь дизайном, рекламой и прочим. И я часто задумываюсь, что всё это было не случайно: подруга, отлетевшая пуговица…
Инна В., г.Воронеж

“Бог с моей улицы. Истории из жизни: Все написано так, как было”
2019, Издательство Никея

Врач, переставший быть атеистом.

Мама, я не хочу быть верующей! Хочу быть как все!- сказала своей маме после школы первоклассница Алёнка. – Почему? – спросила её мама.

– Потому что надо мной все смеются. Мне от этого хочется плакать. Если ты не разрешишь мне быть неверующей, я не пойду больше в школу!

– Хорошо. Давай поговорим, а потом выбирай сама. Договорились? Алёнка согласно кивнула и села рядом с мамой. И мама начала рассказывать:

– Доченька, когда тебе было всего пять месяцев, ты тяжело заболела.

Пять месяцев это очень мало. Ты только училась сидеть и носила совсем маленькие штанишки и рубашечки. Мы с папой много плакали.

Мы так не хотели, чтобы ты умерла, наша первая дочка, наша крошка. А врачи говорили, что тебя не вылечить. Мы с тобой лежали в больнице. В твои маленькие тоненькие ручки врачи то и дело вставляли иглы капельниц. Когда ты задыхалась, тебе давали кислородную подушку и делали множество всяких уколов. Я была в отчаянии. Жизнь отступала от тебя с каждым часом.

И вот однажды ночью, когда ты снова металась и плакала, я, измученая встала на колени, как когда-то очень давно учила меня моя старенькая бабушка,и взмолилась: Господи, если Ты есть, если Ты существуешь в этом мире, спаси мою дочку! Исцели её! Сделай это чудо, Господи! О, я этого никогда не забуду! Потом я ещё долго плакала, стоя на коленях, и в моё сердце вливался покой. Я вспомнила своё детство, верующую бабушку, её рассказы о Христе, её простые молитвы. Мне никто не мог помочь. Никто не мог спасти тебя, Кроме Него, Иисуса.

И знаешь Алёнка, Он это сделал. После этой первой в моей жизни молитвы ты крепко заснула. А через некоторое время, на удивление всем врачам, тебя совсем здоровую выписали из больницы домой. Я же и папа были самыми счастливыми людьми на свете, мы всем и всюду говорили, что сделал для нас Господь. Врач, который лечил тебя, признался, что перестал быть атеистом.

Вот так дочка, с тех пор мы очень любим Господа, Который совершил это чудо. Теперь решай Алёнка, верующей тебе расти или нет. Подумай о том, что сделал для тебя Иисус, как Он любит тебя. Стоит ли забывать об этом ради кого-то? Ты уже большая, сама должна всё решить, а я пойду готовить обед.

Когда мама вновь вернулась в комнату Алёнки, девочка стояла на коленях и шептала:

– Иисус! Прости меня! Пожалуйста, прости! Я не знала что Ты так много сделал для меня. Я хочу быть всегда верующей, Господи!

Сколько весит молитва?

Данная история основана на реальных событиях. Однажды в магазин вошла несчастная женщина с измождённым лицом и попросила бакалейщика дать ей продукты, чтобы она смогла приготовить обед для своих детей. Он спросил женщину, сколько у неё денег.
Она ответила:
‒ Мой муж погиб на войне. И у меня ничего нет, кроме маленькой молитвы.
Торговец признался, что в те дни он был не очень сентиментален и полагал, что его бакалейная лавка ‒ не место бесплатной раздачи хлеба неимущим. Он небрежно бросил:
‒ Напишите её на листе бумаги, ‒ и снова взялся за работу.
К его удивлению, женщина вынула из кармана кусок бумаги и протянула его бакалейщику через прилавок. Она сказала:
‒ Я сделала это ночью, когда присматривала за своим больным ребёнком.
Не успев опомниться от неожиданности, бакалейщик взял клочок бумаги, но тут же пожалел, что сделал это: как же ему теперь поступить и что ответить?
Вдруг у него появилась идея. Даже не прочитав молитву, он положил листок бумаги на весы и сказал:
‒ Посмотрим, чего он стоит.

К его удивлению, когда он положил на другую чашу весов буханку хлеба, стрелка весов даже не шелохнулась. Он ещё больше смутился оттого, что стрелка продолжала стоять на месте, хотя он быстро накладывал продукты на весы, потому что на него смотрели покупатели. Бакалейщик попытался быть грубым, но безуспешно. Он покраснел, и поэтому ещё больше разозлился. В конце концов, он пробормотал:
‒ Ну, это всё, что могут выдержать весы. Вот пакет. Вам придётся всё это упаковать самой. Я занят.
Издавая звуки, похожие на негромкое всхлипывание, женщина взяла кулёк и начала упаковывать еду, вытирая слёзы рукавом всякий раз, когда высвобождалась рука.

Бакалейщик попытался было не смотреть, но мельком заметил, что дал женщине довольно большой пакет, в котором оставалось ещё немного места. Поэтому, ничего не сказав, он бросил на прилавок большую головку сыра. Он не увидел робкой благодарной улыбки, сверкнувшей в её влажных глазах в ответ на доброту бакалейщика, которая опровергла первое обманчивое впечатление о его скупости.
Когда женщина ушла, бакалейщик подошёл к весам, почёсывая голову и покачивая ею в недоумении. Позже он нашёл разгадку. Весы были сломаны.

Шли годы. Бакалейщик часто вспоминал этот случай и не знал, была ли правильной та разгадка, которую он нашёл. Почему молитва той женщины была уже написана и готова для того, чтобы удовлетворить его неожиданное требование? Почему бедная женщина пришла именно тогда, когда весы были сломаны? Что так сбило его с толку, чтобы он даже не заметил этой поломки и продолжал накладывать продукты, когда на чаше весов лежал лишь клочок бумаги? Он чувствовал себя глупцом и едва понимал, что делал.

Бакалейщик никогда больше не видел этой женщины. Но ведь он никогда не видел её и до этого. И всё-таки до конца своей жизни он помнил её лучше, чем любого другого покупателя.
Он знал, что тот случай не был плодом его воображения, потому что у него всё ещё хранится клочок бумаги, где была написана молитва той женщины: «Пожалуйста, Господь, подай нам хлеб наш насущный».

Срочный вызов к священнику. Рассказ фельдшера.

Он лежал на кровати в тёмно-синем подряснике с небольшим крестом в руках. Объективные данные говорили о кардиогенном шоке. Давление крайне низкое. Больной был бледен, с холодным липким потом, сильнейшими болями. При этом внешне не просто спокоен, а абсолютно спокоен и невозмутим.

И в этом спокойствии не было никакой натяжки, никакой фальши. Мало того. Меня поразил первый же заданный им вопрос. Он спросил: «Много вызовов? Вы, наверное, ещё и не обедали?» И обращаясь к своей жене, продолжил: «Маша, собери им что-нибудь покушать». Далее пока мы снимали кардиограмму, вводили лекарства, ставили капельницу, вызывали «на себя» специализированную реанимационную бригаду, он интересовался, где мы живём, долго ли добираемся до работы. Спросил слабым голосом, сколько у нас с фельдшером детей и сколько им лет.

Он беспокоился о нас, интересовался нами, не выказывая и капли страха, пока мы проводили свои манипуляции, пытаясь облегчить его страдания. Он видел наши озабоченные лица, плачущую жену, слышал, как при вызове специализированной бригады звучало слово «инфаркт». Он понимал, что с ним происходит. Я был потрясён таким самообладанием.

Через пять минут его не стало.

Странное, не покидающее до настоящего времени чувство вызвала во мне эта смерть. Потому что чаще всего всё бывает вовсе не так. Страх парализует волю больных. Они думают только о себе и своём состоянии, прислушиваются к изменениям в организме, до последнего вздоха цепляются за малейшую возможность жить. Всё что угодно, но лишь бы жить.

В квартирах, где нет места иконам и крестам, но зато есть плазменный телевизор на всю стену, где в коридорах просят надеть целлофановые бахилы, несмотря на тяжёлое состояние больного, вообще, бывает, разыгрываются «истерики последней минуты». Со стонами, метанием по постели, хватанием за руки, заглядыванием в глаза, беспрестанным переспрашиванием о своём положении и его прогнозе с целью поймать во взгляде врача, его голосе, словах хоть какую-то призрачную надежду на чудо исцеления.

Такие больные перед впадением в бессознательное, предагональное состояние просто «измочаливают» родных и окружающих своим страхом. Медики чувствуют себя после такого неудачного исхода обессиленными. Но не потому, что не смогли оказать помощь в полном объёме и спасти пациента. Опустошённость и потерянность испытываешь оттого, что смерть здесь победила человека.

К слову сказать, точно такие же «побеждённые» страхом больные встречаются там, где все стены увешаны иконами, столы завалены религиозной литературой, везде сумеречно мерцают лампады, а больные вместо прописанных врачами лекарств пьют только святую воду, многие литры которой в разной таре можно увидеть повсюду в квартире.

А вот после смерти того священника до сих пор, как ни странно, во мне живёт чувство тихой радости. Там смерть не одержала победу. И когда я «прокручиваю» в памяти два-три подобных случая из моей практики, сам собой возникает вопрос: «Смерть! где твое жало? ад! где твоя победа?»